Автор: Tau Kita
Фандом: Сверхъестественное
Персонажи: Дин, Кас, Ник, Клер, Чак. А также Сэм, Люцифер, разнообразные НМП и НЖП.
Рейтинг: R
Тип: джен
Жанр: Action/Adventure, Drama.
Размер: миди.
Саммари: Написано на 2014-fest. На заявку №9 by алКошка
Текст заявкиКакая-нибудь из шлюх Каса залетает от него, рожает, а потом почти сразу эпично помирает, и Кас остаётся с маленькой дочерью на руках... Дин - вот тот самый брутальный засранец с каменным сердцем, смотрит на то, как Кас нянчится с дочерью, как бросает свою наркоту, бухло и шлюх, приводит дом в порядок - выбирается из всей этой задницы, чтобы снова стать лучше ради своего будущего... И у Дина в мозгу щёлкает, что если он не справится, то будущего этого может и не быть.
В общем, Кастиэль заставляет Дина вспоминать, какими они были раньше, что ценили больше всего, как находили выходы из любых ситуаций, и Дин вылезает из этой своей скорлупы, снова становясь человеком *__*
Прошу прощения у заказчика – исполнение соответствует заявке весьма условно.
Спойлеры: к пятому сезону, вплоть до эпизода 5.04.
Предупреждения: немного обсценной лексики, жестокость, смерть второстепенных персонажей. Для реалий 2014-го – довольно флаффно.
АУ в котором Захария не отправлял Дина из 2009-го в 2014-ый. Вероятное будущее стало единственно возможным.
Статус: закончен.
Дисклеймер: все принадлежит правообладателям.
От автора:
1) Я вижу героев именно такими. Возможно ООС.
2) С радостью приму конструктивную критику. Отзывы "понравилось-не понравилось" тоже приветствуются.
Теперь.
Разбудило Дина прикосновение: кто-то тормошил его, тряс за плечи, до боли впиваясь пальцами в затекшие от неудобной позы мышцы.
Не проснувшись толком, не вынырнув еще из сонной похмельной одури, он сел на постели и потянулся за пистолетом. Не глядя отпихнул настойчивого посетителя в сторону и провел рукой по лицу, смывая остатки сна.
Читать дальшеДин не помнил точно, что пил вчера, но уверен что последняя бутылка была лишней – в трезвом уме ему и в голову не пришло бы трахнуть девственницу. Уже бывшую.
Пресловутая не-девственница – тощая, с обесцвеченными пергидролем волосами, зачастила, захлебываясь словами. Ее круглые коровьи глаза были распахнуты так широко, словно девице недоставало фраз и предложений, чтобы поделиться обуревающими ее чувствами и она намеревалась передать Дину информацию телепатически.
Язык у Лейси? Дейзи? – имена остались во вчерашнем дне – опережал мысли и суть бурного сбивчивого монолога Дин уловил не сразу.
– Притормози, – сказал он, хватая ее за руку. Лейси-Дейзи испуганно закрутила головой, как человек, проверяющий пути возможного спешного отступления, и послушно замолкла.
– А теперь медленно, четко, и ясно. Что произошло?
– Драка у хозяйственной палатки.
– Виновников нашли? – Дин потянулся за ботинками, походя пихнув ногой валявшуюся рядом пустую банку из-под консервированных абрикосов, и с тоской подумал что отец, с малолетства приучавший сыновей к армейским порядкам, такого бы не одобрил.
– Так они и сейчас там! – вытаращилась Лейси-Дейзи. Тараторила она по-прежнему со скоростью пулемета.
Дин выматерился от души, помянув некую безмозглую дуру, не способную без окрика и пары слов связать, и сдернул со спинки стула кобуру. На ходу подхватил с вешалки куртку.
Драки в лагере не были редкостью – измученным бессмысленной войной людям требовалось выпустить пар, сбросить напряжение, и поводы они для этого выбирали порой пустяковые. Кровавый мордобой на прошлой неделе, стоившей Барри Линчу трех сломанных ребер, а его противнику – перебитого носа, начался из-за пачки сигарет – Барри, работавший в кладовой, якобы тайком вскрыл привезенную из последнего рейда коробку. Обвинение было смехотворным – Линч, ярый сторонник здорового образа жизни, не курил.
Толпа у палатки – на удивление многочисленная, для шести часов утра, отхлынула назад, когда стоявшие впереди заметили Дина. Очень злого, невыспавшегося и оттого вдвойне опасного Дина.
– Что здесь случилось?
Изо рта вырывались облачка пара, а резкий, пронзительный ветер тут же рвал их в клочья.
Кругленькая, похожая на кадушку с соленьями, Шейла Льюис, временно заменявшая Линча, выкатилась вперед и уперла руки в бока. Шейла слыла на весь лагерь скандалисткой, способной раздуть ссору на пустом месте, только на этот раз повод у нее был.
– Кража! – пронзительно заверещала она, от возмущения все повышая тональность, пока не сорвалась на визг: – Эта девка украла из кладовой сгущенку! – И Шейла победно ткнула пальцем в скорчившуюся у ее ног женскую фигуру.
Обвинение было серьезным – консервы, привезенные из последнего рейда, оказались испорченными и Дин вынужден был перевести лагерь в режим жесткой экономии, сократив выдаваемые порции. Это вызвало бурю недовольства, однако протестовать открыто никто не решался.
– А сейчас без истерик, – мрачно сказал Дин. Шейла сьежилась, как пес перед более крупным и свирепым собратом, но вскинула голову и сузила глаза, принимая вызов. Такие закореневшие в своей самоуверенности люди опираются на поддержку большинства – а толпа за спиной жаждала крови: Дин слышал одобрительные возгласы и шепотом высказанное пожелание самолично прикончить воровку.
Ботинки уже промокли от обильной росы; разгоряченную и чувствительную со сна кожу лица пощипывал утренний морозец.
Шейла приободрилась и важно выпятила вперед оба подбородка.
– Сплю-то я тут, на складе, чтобы, значит, не покрали ничего всякие там, и вдруг слышу как упала бутылка – я сама вчера вечером ловушку ставила. А тут глядь – эта вот, – она толкнула носком туфли неподвижную женщину, распластавшуюся в пыли, – стоит посреди прохода, да еще заливает, мол, не туда зашла. А как не туда, если я двери запирала? – она обернулась к людям и картинно развела руками, приглашая оценить ее исключительную честность и беспристрастность: – А у нее из сумки…
– Кто-нибудь еще это видел? – перебил Дин.
– Ну, я видал вроде, – вихрастый белобрысый парень – сын миссис Льюис – почесал макушку, избегая смотреть на собеседника, и заунывно протянул: – Темно было, я не очень-то разглядел.
Свидетельства одного условно не заинтересованного лица было более чем достаточно – в нынешнем мире не разменивались на мелочевку вроде сантиментов и жалости, а приговоры выносили единогласно и единолично.
Шейла надулась от гордости, будто сын только что произнес неоспоримые доказательства ее собственной правоты.
Лежавшая женщина пошевелилась и, подняв голову, потрясенно огляделась. У нее был вид безнадежно потерявшегося в пространстве и времени человека. Молли Пирс, приехавшая из Девоншира к родственникам в Канзас накануне Апокалипсиса, была странной – она будто так до конца и не поверила в реальность произошедшего, но Дин и предположить не мог что она решится на преступление.
– Моему ребенку нужно молоко, – сказала Молли тускло. С трудом – никто не спешил ей помочь – встала, опираясь растопыренной ладонью о землю, и тряхнула темно-серыми, прямыми как карандашный грифель волосами.
Дин смотрел на ее руки – красивой формы, с длинными тонкими пальцами, однако покрытые цыпками и с траурной каймой под ногтями – чтобы не поднимать взгляд чуть выше. На замызганную куртку, туго обтягивающую круглый выпирающий живот.
От осознания того, что предстояло сделать, к горлу подкатывал ком, а во рту делалось солоно. Но голос Дина, когда он повернулся к Молли, комкающей в руках ворот свитера, не дрожал.
– Правила для всех одинаковы, – сказал он. – За ворота ее.
Пару секунд никто не шевелился – люди вздыхали и отводили глаза, а потом младший Льюис грубо подхватил ее под локоть и повел в сторону ворот. Оставшиеся стоять у хозяйственной палатки провожали их взглядами и переговаривались, не понижая голосов: уже мертвая, хотя еще не подозревающая об этом женщина – не помеха, а Дину плевать. Никто не пытался вступиться за жертву или воззвать к его отсутствующей человечности, хотя Дин почти желал этого – наорать на подрывающего авторитет наглеца было проще, чем стоять, делая вид что это совершенно нормально – отправлять на смерть беременную и безоружную, неспособную себя защитить. Милосерднее было убить ее сразу.
Лейси-Дейзи хрипло дышала ему в ухо и Дин едва удерживался от того, что не развернуться и не свернуть ее тоненькую цыплячью шейку.
Молли, тяжело опирающаяся на руку Льюиса, прошла с десяток шагов, прежде чем поняла, на что ее обрекли и метнулась назад – неожиданно резво для той, что на сносях.
Дин точно на кирпичную тему наткнулся, когда взглянул в залитое слезами лицо: обметанные трещинами – с витаминами в последнее время было совсем худо – губы чуть шевельнулись. Дин прочел в ее глазах – глубоких и бархатистых – истовую веру и надежду: зеркальное отражение собственной. И покачал головой.
Льюис перехватил женщину на полпути, заломил руки за спину и потащил – брыкающуюся, изворачивающуюся, в отчаянном животном стремлении выжить, к воротам.
Дин невидяще смотрел на рыхлую, довольную физиономию Шейлы, с бисеринками пота на широкой переносице, и старательно – так что ныли щеки – улыбался.
Седая, холодная мгла на сердце оказалась ощущением еще более неприятным, чем унылый заоконный рассвет. Голова разламывалась на части от боли, отбойным молотком долбившей в темя и отдающейся звоном в ушах.
Дин подтянул к себе графин с водой, стоящий на дощатом столе, и, запрокинув голову, жадно глотнул прямо из горлышка, смачивая распухший язык и смывая сухость во рту. Раньше ему требовалось что-то покрепче, чтобы успокоить впивающуюся в душу зубами и когтями неспокойную совесть, но совесть давно подохла за ненадобностью, замученная словом «необходимо», а Дин не имел привычки заливаться по самые брови перед рейдом. В отличии от…
– Где Кас?
Клер, сидевшая у распахнутого окна, потупилась и прикусила нижнюю губу. На щеках ее выступили алые пятна смущенного румянца.
– У него… занятия, – произнесла она чуть слышно.
Дин со стуком, от которого вздрогнули присутствующие, поставил графин на место. Знал он, какого рода «занятия» проводит Кас – обдолбанный в хлам наркоман, устраивающий в своем «святилище любви» грязные оргии, был посмешищем половины лагеря. Вторая половина завидовала.
– Я могу позвать, – Клер вскочила и замерла, в ожидании приказа.
– Не стоит, – Дин сделал непределенное движение рукой, давая отмашку, и Клер опустилась на трехногий табурет, даже не скрипнувший под ее птичьим весом, протянула руку, зарываясь пальцами в рыжеватые волосы сидящего рядом Ника.
Человек, внутри которого полгода сидел Дьявол, нормальным не может быть по определению. И то, что Ник не превратился в пускающего слюни идиота, было чистой воды везением. Или неудачей – с точки зрения самого Ника, помнившего все зверства, что Люцифер творил его руками.
Три года назад Кас – еще не потерявший право на приставку «эль», настоял на том, что семью Джимми Новака следует перевезти в безопасное – насколько это понятие вообще существовало в сошедшем с ума мире, место.
За неделю до этого в Читакуа среди ночи появился полумертвый от холода Ник – Дин, решивший поначалу что неплохо бы порезать бывший сосуд на лоскуты, быстро понял что Ник, вволю покопавшийся в голове у Дьявола, может стать бесценным источником информации.
Ник и Клер с тех самых пор цеплялись друг за друга с отчаянной обреченностью проклятых – и эта нездоровая, на грани помешательства, привязанность, неизменно вызывала у Дина раздражение и смутную зависть – ему самому оставалось держаться только за деформированное, изрядно искаженное понятие долга.
– Я провел ревизию в медпункте, – голос у Ника был надтреснутым и походил на шелест сухих листьев – голосовые связки после того как Люцифер переместился в истинный сосуд оказались повреждены. Бывший медбрат хорошо знал что такое не вылечить и самыми современными средствами, не говоря о доступных ему кустарных методах. – Здесь список самых необходимых препаратов, – он подтолкнул к Дину исписанный убористым почерком лист, вырванный из обыкновенной школьной тетрадки. – А вот тут – то, что у нас есть в наличии.
Он сохранял внешнюю невозмутимость, но глухую, непреходящую тоску в глазах спрятать не мог. Да не старался.
Дин пробежал глазами первый список, сразу выцепив знакомые названия – их он помнил по стандартной аптечке, содержимым которой научился пользоваться едва ли не раньше, чем начал ходить, и нахмурился.
– Срок годности большинства препаратов давно закончился. Даже если мы что-то найдем – брать это бессмысленно, я не хочу отравить людей, подсунув им просроченную дрянь с неизвестным эффектом.
Ник втянул голову в плечи, словно ожидая удара, и сжал губы в нить.
– У нас нет иного выбора, – прошептал он. – Лучше пусть проведут пару лишних часов в туалете, чем погибнут от дизентерии или заражения крови.
Этот разговор, в разных вариациях, повторялся у них не впервые – Дин приводил разумные аргументы «против», Ник парировал, тихо и твердо перечисляя доводы «за», и в итоге они сходились на том, что Дин выбрасывал список в мусорное ведро и приказывал людям выгребать с полок аптек все, что под руку подвернется.
И сейчас Дин, не настроенный на долгие прелюдии, смахнул листы со стола на пол, и кивнул Нику.
– Сделаю все, что смогу. Эшли?
Масляно-черные глаза Эшли Купер возбужденно блестели, когда она, навалившись на стол внушительным бюстом (Дин лениво подумал что на правую ее грудь можно положить крота, а левой прихлопнуть – и тот наверняка задохнется), перечисляла тысячи мелочей, позарез нужных лагерю. Слушать опостылело на второй минуте, однако Дин сидел, вежливо изображая искреннее участие – он посылал этих людей на верную смерть, и они должны чувствовать хотя бы иллюзию поддержки. Потому что иначе разбегутся в разные стороны как тараканы из-под веника – и одной безжалостной бандой в округе станет больше.
После Эшли выступил Кэйд – высокий и худой как жердь техасец, до Апокалипсиса служивший помощником шерифа в захудалом городке, где из достопримечательностей была только отлитая в бронзе коновязь и превращенный в музей салун.
Заложив большие пальцы за пояс камуфляжных штанов, Кэйд неторопливо и обстоятельно поведал об обнаруженной накануне дыре в заборе и следах серы вокруг, вскользь коснулся утреннего происшествия – большинство присутствующих уже знали о нем, и в заключение сказал что бензин для генератора, дающего электричество, на исходе.
Дин сделал мысленную пометку в воображаемом блокноте – список жизненно важных вещей разросся до угрожающих размеров, и найти все нужное за один рейд будет проблематично.
– Все свободны, – обронил он, поднимаясь. Люди зашевелись, завозились, и устремились к выходу – шедший впереди Ник галантно открыл дверь перед замешкавшейся Клер и придержал, пока через порог грузно переваливалась Эшли.
***
Они потеряли пятерых. Троих, вопреки прямому приказу сторожить проулок отправившихся проверять продуктовый магазин, сожрали кроты: когда отряд подоспел, один из кротов, сидя на корточках, грыз оторванную руку Джейкоба, а другой волок по асфальту сине-багровые склизкие кольца разорванных кишок. Выпотрошенного как мороженый цыпленок Дэвидсона удалось опознать только по татуировке. Малкольма так и не нашли.
Один из парней – он был в Читакуа всего пару дней и Дин даже имени его не успел запомнить – был разодран заживо, когда кроты посыпались с крыш домов как лущеный горох из дырявого мешка. Другой пустил себе пулю в лоб через четверть часа после того, как его укусил один из зараженных. Глядя на оседающее мешком тело, будто вмиг лишившееся мышц и костей, Дин успел пожалеть что выдал парню запасную обойму к пистолету – теперь до нее было не добраться.
Ученые – пока еще не развалилась вся инфраструктура, не сложилась как карточный домик под порывом ветра – те называли зараженных «мниможивыми». Тогда все еще полагали что попали в дешевый трешевый ужастик.
Ученые, умеющие только языком молоть, и политики, пафосно вещающие с трибуны о грядущем благополучии и процветании, бегали слишком медленно – и были убиты кротами в первую очередь. Вместе с обывателями, никогда не державшими в руках оружие или недостаточно стойкими, чтобы поднять его на своих переставших быть людьми родственников.
Пять лет – и целую вечность – назад, Дин, остановившийся в Форт-Уэйне, по пути в Детройт, видел как люди подбивали друзей и соседей грабить винные магазины и торговые павильоны, разбивали витрины ювелирных, растаскивали золото и бриллианты.
Два часа спустя Дин снял мачете голову первой зараженной – на шее у нее болтались с полдюжины тяжелых ожерелий, так что ходить она могла, только низко склонив шею. Постоял немного, глядя на раскатившиеся горошины-жемчужины и сверкающие так, что смотреть больно, кровавые капли рубинов. И плюнул на труп. Из-за таких, как она, началась массовая истерия. И Дину эту девку было совершенно не жаль.
До Детройта он так не доехал: свернул в сторону на полпути, когда с экрана телевизора в придорожной забегаловке на него с мудрой, всепонимающей улыбкой посмотрел не-Сэм.
Дин не запомнил как добрался до дома Бобби – кажется там он безобразно напился, и выл по-волчьи, сбивая в кровь костяшки пальцев о стены бункера, и размазывал по лицу пьяные слезы, и швырялся в Бобби пустыми бутылками, и тер глаза кулаком, пытаясь содрать точно выжженный на внутренней стороне век образ Люцифера, заполучившего свой парадный костюмчик…
Потом, накормив раковину содержимым собственного желудка, с размаху опустился на крыльцо дома, больно приложившись копчиком о ступеньки. И позвал Кастиэля.
Тот явился далеко не сразу – встрепанный сильнее обычного, помятый и почти по-человечески уставший, и взгляд у него был как сверло с нитридным напылением – острый, пронзительный, проникающий будто в самую душу.
Дин, вдоволь наслушавшись тошнотворной неправильной тишины, стеной разделившей его и Кастиэля, запрокинул голову к небу и сказал «да».
…Ничего не произошло – ни в тот день, ни в сотни других, последовавших за ним: Дин убеждал и угрожал, взывал к милосердию и твердил о чувстве долга, но Михаил оставался глух к молитвам и проклятьям.
Мир погружался в пучину безумия, Кроатон победоносной поступью шествовал по планете, а скучающий Люцифер развлекался, насылая на Израиль свой вариант десяти казней египетских.
Умирали миллионы людей, не виноватых в том что Дин Винчестер оказался недостаточно стойким чтобы противостоять адским палачам и недостаточно ответственным чтобы присматривать за младшим братом. Не дать ему совершить непростительную глупость. Словно то, что сделал сам Дин – глупость простительная.
Ад на Земле начался досрочно.
Ангелы молчали.
***
– Дин? – Чак поймал его – уставшего, грязного как вылезший из норы крот – настоящий, слепой крот, а не чудовище в человеческом обличье, у ворот лагеря и пошел рядом, подстраиваясь под широкие шаги и заглядывая в глаза.
Это граничащее с подобострастием уважение Дина изрядно раздражало, но он слишком устал чтобы тратить силы на бессмысленную злобу. Поэтому вежливо спросил, какого черта Чаку надо и скрестил руки на груди, стараясь отгородиться от готового хлынуть – это было неминуемо – потока эмоций.
Чак нервно поправил истершийся ремешок часов и, упорно глядя в землю, признался что они потеряли Каса.
– В каком смысле «потеряли»? – Дин остановился так резко, что Чак прошел по инерции полдюжины шагов, прежде чем опомнился и бегом вернулся назад.
– В самом прямом, – Чак пощипал переносицу и, не зная куда деть руки, принялся теребить манжету. – Он пропустил завтрак, а когда Клер отправилась позвать его на обед, в доме никого не оказалось. И его девушки… – Чак потер шею, явно желая сбежать как можно дальше отсюда или провалиться сквозь землю: – Они сказали что у них не было «занятий».
Исполнительность, к великому сожалению Дина, не заменяла способностей, и если соблюдать субординацию его люди худо-бедно научились, то навыками профессиональных солдат из них обладали единицы – даже усиленная охрана не гарантировала полную безопасность.
– Мы нашли за оградой две цепочки следов.
Дин прикрыл на миг глаза, успокаиваясь и заталкивая внутрь растущее раздражение. Кас опять выкидывал фортеля, которые от него не ожидали. Засранец прослышал о том, что случилось с Молли, и отправился восстанавливать справедливость? Пусть катится на все четыре стороны.
Дин перевел взгляд на небо, где кис мутно-ржавый, как скверное пиво, закат. Если отправить поисковую партию, они не успеют вернуться до темноты. Дин пнул веером разлетевшуюся из-под ног россыпь камешков и поджал губы, смиряясь. С Касом никогда не бывало просто.
– Может включить дополнительные фонари? – неуверенно встрял Чак. – Я решил что если они возвратятся… – он смешался и замолк, наткнувшись на взгляд Дина.
– Никаких «они», – раздельно, почти по слогам сказал Дин. – Если Кас явится не один – ты знаешь, что надо делать.
Чак дернул плечом – слабый протест, задавленный на корню, и пробормотал что он, безусловно, помнит первое правило Читакуа – не пускать назад тех, кто ушел за ворота не по доброй воле, а был вытурен силой.
Бензин им добыть не удалось и рисковать, задействуя генератор на полную мощность, было верхом глупости. Только и остается слить топливо с машин… и под угрозой окажется не один упертый болван, а целый лагерь – заглохшая среди дороги машина становилась гробом на колесах.
– И Чак, – окликнул Дин бывшего пророка, – напомни часовым стрелять на поражение, если что-то, – он особо выделил интонацией последнее слово, – попытается прорваться в лагерь ночью.
Чак встряхнулся, точно просыпаясь, и с какой-то лихорадочной поспешностью закивал, выражая полное согласие со словами Дина, и украдкой постреливая глазами по сторонам, словно ожидая что из-за плеча выглянет Кас и исполнять неприятный приказ не придется. Истово верующий в авторитеты Чак и не подумал спорить.
Когда Дин уходил, он еще стоял, качая головой с энтузиазмом китайского болванчика и тараща блестящие, как пластиковые пуговицы, глаза.
Тогда.
Первая их с Касом размолвка случилась из-за женщины.
Шел пятый месяц апокалипсиса: Австралия переживала нашествие гигантских кроликов, в Италии разразился продовольственный кризис, а на месте Ливана, отказавшегося признать власть Люцифера, расцветали огненные цветы взрывов. Одно было хорошо – больше не летали самолеты. Давний страх исчез.
Дин решил что отвлечься от творившегося вокруг ужаса будет неплохо. И потащил Кастиэля в ближайший бар. Он и представить не мог: эта идея займет одну из высших строчек в рейтинге вещей, которые никогда не следует повторять.
– Какой у тебя пистолет… – девица – густо подведенные глаза, накрашенные губы и тонна пудры на помятом лице – выгнула спину как кошка и положила руку Кастиэлю на грудь. Призывно облизнулась и двинула ладонь чуть ниже.
Дин разглядывал готовую перейти к поцелуям парочку и не мог отделаться от мысли что Кастиэлю, кажущемуся упоительно юным и беззащитным – этакое невинное дитя, занесенное волей случая в гнездо порока – происходящее нравится. Дыхание у него участилось и… да, реакции тела были вполне очевидными.
Поэтому когда Кастиэль, пробормотавший что-то об обетах, которые не следовало нарушать, мягко отстранил возящуюся с ремнем его брюк шлюху, Дин не сразу поверил глазами.
Девица, надувшись, отцепилась от Кастиэля и, виляя бедрами, отправилась на поиски следующей жертвы.
– Не хочешь оросить благодатным дождем это поле? – насмешливо осведомился Дин, похлопав раскрытой ладонью по крышке стола, чтобы привлечь внимание. Кастиэль проводил девицу задумчивым – не раздевающе-похотливым, как у любого нормального мужчины – взглядом, и чуть заметно опустил плечи и расслабил шею.
– «Каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью; похоть же, зачав, рождает грех, а сделанный грех рождает смерть», – процитировал он.
– Оставь эти библейские нравоучения, – Дин взмахом руки подозвал официантку и потребовал еще бутылку. – Мы можем завтра подохнуть, к чему сохранять целомудрие? Неужели еще веришь, что мы выживем?
– Я надеюсь. Надежда – это хорошее чувство.
– За неимением других… да, – поддерживать ауру отработанной беззаботности оказалось просто – маска нарочито легкого отношения к жизни давно приросла к лицу и если пришлось бы ее отдирать – то только с мясом.
Кастиэль повернулся к нему, полубоком – полы светлого плаща подмели грязный пол – и бесхитростно поинтересовался:
– Ты действительно этого хочешь? Чтобы я жил во грехе?
– Не так буквально, чувак, – виски попало не в то горло и Дин раскашлялся. Кастиэль, придвинувшийся вплотную, на расстояние вздоха, осторожно похлопал его по спине, не уверенный что правильно поступает.
– Я не хрупкая девица и не стеклянный – не рассыплюсь, – пробурчал Дин, тщетно стараясь скрыть пришедшую неловкость от слишком тесного телесного контакта. – Если двинешь посильней…
Удар кулака выбил из легких весь воздух.
– Вот так хорошо? – спросил Кастиэль. И, услышав в ответ полузадушенный хрип, огорченно признал: – Наверное, не очень.
Теперь.
В дверь колотили – слабо, самыми костяшками пальцев, но настойчиво, и Дин, выбираясь из смятой постели, угрюмо подумал что вряд ли стучащий пришел пожелать ему доброго утра.
Кошмары, настойчивые как дьявольские гончие, настигли к рассвету – безликое жуткое нечто, шипя, и извиваясь как ядовитая гадина, тащило Дина в темную яму, от стенок которой отражалось и звенело многоголосое эхо. Адский котел, где каждый получал по делам своим – Дин знал: он заслужил все пытки, какие только может вообразить изощренный ум Аластора. Потому что бросил Сэмми одного – и понимание этого жгло сильнее огня, хлестало больнее плетки-девятихвостки.
За дверью вполне ожидаемо обнаружился бывший пророк, а ныне интендант лагеря Читакуа. Веки у Чака покраснели и припухли после бессонной ночи, и он был еще более нервным и дерганным чем обычно.
– Кас вернулся не один, – выпалил он с порога, не торопясь зайти в дом. Переступил с ноги на ногу, как разгоряченная долгим заездом лошадь, и уставился в землю.
– Почему часовые пропустили их? – осведомился Дин, надевая джинсы; для Чака вид полуголого лидера стал слишком большим потрясением, и взгляда он по-прежнему не поднимал.
– Кас объяснит все лучше меня, – пробормотал Чак.
Дин сдернул со спинки стула свитер и огляделся, ища куртку – по утрам бывало свежо.
– Мне стоит приказать тебе говорить?
Чак вздохнул, повинуясь неизбежному.
– Молли осталась за воротами лагеря, – сказал он.
– Тогда в чем проблема? Неужели Кас наткнулся на беженцев?
Беженцы нынче встречались реже, чем белые зайцы летом, хотя еще пару лет назад на дорогах можно было увидеть грузовики с решетками на окнах – защита от расплодившихся кротов.
– Не хочу вытягивать из тебя каждое слово клещами, – заметил Дин, проверяя пистолет. Сунул в карман запасную обойму и задержался на мгновение возле умывальника, чтобы плеснуть воды в лицо.
Чак вздрогнул – о палаческом прошлом и инквизиторских талантах Дина в лагере знали все, от стариков до грудных младенцев – и упрямо повторил:
– Кас объяснит все лучше меня.
По главной улице – узкой петляющей немощеной тропе – пегая косолапая дворняга тащила в зубах пойманную крысу. Пепельно-седой грызун, размером с трехмесячного котенка, бессильно обвис в полуразомкнутой собачьей пасти. Лапы его рефлекторно подергивались, когда дворняга перехватывала его поудобнее, впиваясь в подставленное лысое брюхо.
Уже светало и жемчужно-серый лунный свет ночи постепенно уступал место золотисто-желтому дневному. Плечи и спину припекало, но в тенях домов таился жгучий морозец, а обильная роса на чахлых кустиках травы, растущей на обочинах, еще не успела просохнуть.
Неужели у Каса действительно хватило безумия и дурной веры в собственную удачливость, чтобы отправиться в одиночку за периметр лагеря? Дин предпочел бы чтобы эта смелость была вызвана наркотиками – второй возможный вариант его категорически не устраивал. Никто – даже ярый боец за правду – пребывая в здравом рассудке, не пойдет на верную смерть.
Кас сидел в клетке – уродливо склепанном из цельных железных прутьев сооружении пяти футов в поперечнике – неловко подогнув под себя одну босую ногу и вытянув другую. Сизо-серая мятая, дня три уже не снимаемая рубашка, была полурастегнута, несмотря на погоду, в давно нестриженных темных волосах запутались сухие травинки и веточки. Вытертые кожаные сандалии аккуратно стояли в углу.
Проклятая способность интуитивно воспринимать, когда кому-то рядом плохо, никуда не делась, а Касу – Дин понимал это также ясно, как если бы влез в его шкуру – сейчас было на редкость хреново. Его била крупная дрожь – отходняк после ломки, и он то и дело потирал друг о друга раскрытые ладони. Неестественно расширенные зрачки, чья глубокая чернота залила почти всю радужку, казались ненормально огромными.
Дин, наклонившись к решетке, протянул Касу флягу и пару минут наблюдал как тот пьет – жадно, давясь и захлебываясь, не утирая текущую по подбородку воду. Как дикий зверь, добравшийся до водопоя.
– Вижу, ты не горишь желанием меня отсюда вытащить, – сказал Кас, наконец, ложась на спину и прикрывая глаза рукой – очевидно свет вызывал болезненные ощущения в гиперчувствительной сетчатке.
– После контакта с потенциально зараженными – шесть часов в изоляторе, – заметил Дин.
– Правила для всех едины? – Кас приподнялся на локте, облизнул нарочито медленно сухие губы и снова потянулся за флягой. – Мог бы и чего-нибудь покрепче принести, – прибавил он, ловя языком последние капли и щурясь как сонный кот.
– Не хочешь объяснить свое поведение? – сквозь зубы процедил Дин, опасаясь что еще немного – и злость кипящим лавовым потоком выплеснется наружу, сметая все на своем пути.
Кас перевернулся на живот и страдальчески поморщился, когда прямой солнечный луч попал ему в лицо. На влажном от испарины виске билась тонкая голубоватая жилка – и Дин, даже не подходя ближе, видел выступившие на коже капли пота и чувствовал резкий неприятный запах.
– Давай я лучше расскажу тебе как нашел эту бедную женщину, и как после мы встретили Джейсона? – весело сказал Кас, и при виде этого натужного искусственного веселья у Дина по спине промчался целый табун мелких противных мурашек.
Джейсон – хамоватый парень, любящий пижонскую стрельбу по-македонски – пропал три месяца назад и официально считался погибшим.
– Я рад, что он жив, – заметил Дин, чувствуя что ступает на топкую и зыбкую почву предположений, – но какое отношение это имеет к тебе и Молли?
– Я опознал Джейсона по золотому зубу – помнишь, этот урод всегда хвастал что такие делают в трущобах Нью-Йорка, где он провел полжизни? – и срубил ему башку прежде чем он вцепился зубами мне в горло. Только он успел позвать своих дружков, – Кас сел, подтягивая колени к груди и, исподлобья глядя на Дина, безжалостно припечатал: – Насыщенная выдалась ночка.
– Однако ты выбрался, – сказал Дин, чувствуя как сворачивается внутри тугим кольцом тупая боль. Иногда Дин думал что все они подохли давным-давно. Уступили мир его настоящим хозяевам – кротам. Мысли эти приходили все чаще – вплавлялись в другие, обыденные, с полуденным жаром, являлись в горячечных полуночных кошмарах и затекали в сны с утренним холодом.
– Это уже неважно, – Кас широко зевнул – утомленный, разбитый, он, похоже, готов был заснуть прямо здесь. Но Дин еще не закончил.
– Если еще раз вздумаешь оспорить мои приказы… – Дин замолк: пауза делала угрозу весомей и внушительней.
– Что ты сделаешь? Скормишь меня кротам?
Последние ниточки приязни, протянувшиеся от него к Касу, лопались с почти оглушительным треском. Ярость, круто замешанная на страхе за неблагодарного поганца, и заставила сказать:
– Когда ты жалеешь кого-то – ты не можешь им помочь.
– Но это делает тебя человеком.
Кас, не будь он таким уставшим, не преминул бы сцепиться в споре, где за ним возможно осталось бы последнее слово. Дин не был любителем долгих раздумий, потому что знал: чем больше бьешься, пытаясь решить проблему, тем дальше уплывает решение. Поэтому говорил он – как резал по живому: больно и гадко, зато действенно.
– Ну конечно. А выпивка, травка и секс превращают тебя в животное.
Удар попал в цель – Кас отодвинулся в дальний угол клетки, подтянув колени к груди и уходя в глухую оборону. Огрызнулся:
– Мне даже не понадобилось отправлять тебя обратно в ад.
Дин пожал плечами.
– Я уже в нем живу.
– И ты сам загнал себя в него.
– У тебя все? – скучающим тоном спросил Дин, делая вид что не замечает: Каса снова колотит как боксерскую грушу невидимый противник – наркотики.
Молчание стало ему ответом. И это было привычно до оскомины.
Каса била крупная дрожь и Дин запоздало сообразил что виной этому не только ломка, но и апрельская сырость. Стащил куртку, ежась от проникающего под рубашку ветра, и склонился к решетке, протягивая куртку Касу.
– Воспаление легких лечить у Ника пока получается плохо.
Кас протянул руку и его ладонь – влажная и совершенно ледяная – на секунду коснулись запястья Дина. Натянул куртку с трудом гнущимися пальцами и рефлекторно провел языком по губам – второй раз за прошедшие пять минут. Иссушающая жажда диктовала попросить еще воды, однако остатки гордости запечатывали язык надежнее сургуча.
– Возьми меня в следующий рейд, – сказал Кас, не глядя на Дина.
Дин покачал головой, хотя собеседник не мог этого видеть.
– Не могу. Ты нужен мне здесь, в лагере.
Кас невесело рассмеялся, и почти сразу подавился смешком и уткнулся лицом в рукав, шумно выдыхая сквозь стиснутые зубы.
– Не нужен, – заметил он с искренней убежденностью человека, не избалованного вниманием и дружеским участием: – Ни в лагере, ни тебе.
– Ты знаешь, что это не так.
– Истина – в глазах смотрящего.
Выдав эту непонятную фразу Кас отвернулся, окончательно потеряв интерес к происходящему, и закутался плотнее в куртку, напоминая распушившего перья больного воробья.
– Я принесу еще воды, – не дожидаясь ответа Дин развернулся и зашагал прочь. Дурацкая касова проницательность и принявший неприятное направление разговор испортили и без того не радужное настроение, а от объема запланированных дел шла кругом голова и возникало желание послать все к чертям и напиться.
Дин поскреб заросший щетиной подбородок и решил что следует побриться перед началом собрания. Но в дом не пошел, свернув в заросший колючим кустарником проход, ведущий к забору.
Бодрствовали в этот час лишь часовые и никто не видел как Дин, не доходя до второй линии периметра, сел на голую землю, опершись спиной о скелет сгоревшего автомобиля, испещренный темными пятнами подпалин. Прижался затылком к холодному металлу и прикрыл глаза. Даже верная предавшему ее хозяину импала не способна была развеять мрачные мысли и подарить успокоение.
Минута слабости прошла. Дин поднялся, отряхивая свитер от ржавой крошки, и провел раскрытой ладонью по лицу, стирая следы бессилия. Люди были сильны, пока верили что есть тот, кто их защитит. Поэтому Дину следовало стать самым сильным. Жаль только у него не было больше защитников среди живых.
Тогда.
Шлюха уже не выглядела ни хорошенькой, ни миловидной – подтеки дешевой туши превращали ее лицо в гротескную маску, а слипшиеся от слез ресницы и наливающийся бледно-лиловым свежий синяк под глазом не добавляли привлекательности. Новый клиент оказался неласков.
Кастиэль загородил ее совсем не мужественным и довольно костлявым, но все-таки надежным плечом.
– Кас, не глупи.
Он в ответ упрямо выставил подбородок и сделал шаг вперед, оттирая в сторону барной стойки случайного посетителя, уже предвкушающего скорую драку.
– Кас… – предостерегающе начал Дин.
– Эта женщине не нравится когда ее бьют, – с ослиным упорством и явным нежеланием признавать очевидное гнул свою линию Кастиэль.
– Тебя размажут по стенке, – безнадежно сказал Дин, краем глаза наблюдая за его противником. У обидчика падших женщин были бледные рыбьи губы – и лицо рыбье: снулое, узкое, с тонким острым носом, сильно выдающимся вперед. Зато брови густые и мохнатые как гусеницы. Разминал кулаки он с быстротой и привычностью опытного уличного бойца – Кастиэлю, кулачный бой видевшему только по телевизору, придется несладко, если не отступится.
– Тебе больше не причинят вреда.
Шлюха бессмысленно пялилась на Кастиэля, по инерции продолжая всхлипывать, и прижимать к накрашенным губам несвежий носовой платок. Кастиэль, видя что его слова не доходят до разума женщины, чуть повернул голову, чтобы повторить. И этот момент «Рыба» использовал чтобы напасть. Крепкий кулак пролетел, целясь в правую скулу отшатнувшегося Кастиэля. Вокруг закричали, кто-то, шурша блокнотом и пытаясь переорать остальных, принялся принимать ставки.
«Рыба», увлекаемый силой собственного тела, прошел пару шагов и, не дожидаясь пока Кастиэль перейдет в ответную атаку, пнул его по голени, и добавил заваливающемуся на бок противнику по коленной чашечке. Попытался добавить – потому что Кастиэль, сгруппировавшись, откатился в сторону и вскочил на ноги. Потянулся за ножом – Дин видел как расцвело на лице выражение искреннего недоумения, когда оружия не оказалось на привычном месте – и шагнул в сторону, принимая картинную боевую стойку. «Рыба» осклабился, обнажив ряд мелких кривых зубов, и рванулся вперед с энтузиазмом и силой небольшой торпеды.
От удара головой в живот Кастиэль не устоял, оперся рукой о стену – «Рыба» планомерно загонял его в угол – и попытался восстановить равновесие. Не успел: с победным кличем «Рыба» засадил ему по почкам и, намотав развязавшийся галстук на кулак, рванул на себя. Кастиэль приложился переносицей о ближайший стол и дернулся, пытаясь выбраться от захвата.
Дин, пробившись сквозь разочарованно гудящую толпу зрителей и погрустневших от столь быстрого окончания драки букмекеров, положил руку «Рыбе» на плечо.
– Отпусти его, – сказал он, видя как ярость в тусклых карих глазах сменяется равнодушием. «Рыба» смерил Дина опасливым взглядом, оценив и торчащую из-за пояса рукоять пистолета и выражение лица, и разжал руки.
– Научи своего приятеля не трогать чужое имущество, – хрипло произнес он, отряхивая ладони.
Дин помог шатающемуся Кастиэлю подняться и повел его в сторону выхода. На сегодня впечатлений было более чем достаточно.
Теперь.
Шейла Льюис поджидала Дина у дверей его дома – стояла, уперев руки в бока, и выражение ее лица не сулило ничего хорошего. Попытка проскользнуть мимо отдавала малодушием и была заведомо провальной, поэтому Дин остановился на нижней ступеньке крыльца и, стараясь не выдать охватившего его при виде Льюис раздражения, спросил:
– Что-то случилось?
– Пропали еще две банки! – голос ее, высокий и пронзительный, ввинтился в уши не хуже шума пожарной сирены. – Сплошное ворье кругом – не отвернуться, средь бела дня тащут из-под носа.
Хватка у Шейлы была бульдожья – во всех смыслах – и свою жертву она трепала до последнего издыхания. Злосчастное несладкое сгущенное молоко – и почему вору не пришло в голову взять рыбные или мясные консервы? – уже стояло у Дина поперек горла.
– Тогда это твой недосмотр, – спокойно заметил Дин. – Если не справляешься со своими обязанностями – я подыщу кого-нибудь порасторопней.
Шейла поперхнулась заготовленными возражениями. Двойной подбородок затрясся, когда она возмущенно замотала головой. Помимо эго, размером с кафедральный собор, у Шейлы был неплохой жизненный опыт и оставлять хлебную должность ради сомнительного удовольствия поймать воришку она не собиралась.
Самая прочная связь – выгода. Куда там отношениям, зиждущимся на личной преданности или страхе перед неотвратимостью наказания – перед возможностью урвать кусок пожирнее меркнет и любовь и дружба.
Преданность – только вопрос цены.
– Я не это имела в виду, – пошла Шейла на попятный. – У нас в лагере ни одного полицейского нет, вот и творятся тут всякие беззакония.
– Значит ты можешь уехать и перестать капать на мозги мне, и всем, кто здесь живет, – сказал Дин, глядя в ее выпученные от ужаса – до другого лагеря надо было еще добраться, а своей машины у Льюисов не было – глаза.
Шейла совладала с собой и растянула губы в улыбке, кокетливо – ей так казалось – хлопая редкими светлыми ресницами.
– Должны же быть мотивы у вора, – осторожно начала она, – чтобы совершить кражу?
– У тебя есть подозрения на кого-то определенного? – вопрос прямо в лоб, чтобы не ходить вокруг да около целую вечность и не тратить слов зря.
– У нас ведь теперь в лагере младенец, оставшийся без матери, – шепот был вкрадчивым, дразнящим. Дин пытался сообразить о чем это Шейла говорит – еще вчера у троих маленьких детей: полутора, двух и четырех лет, живущих в Читакуа, с родителями все было в порядке. Рейдов за припасами на сегодня запланировано не было – да и не пустил бы в них Дин женщин, едва научившихся попадать в «пятерку».
– А поподробнее? – лидер должен знать все и обо всех, если он высказывает неосведомленность перед рядовыми обитателями лагеря – его авторитет падает.
– Так Магда ребенка, твоим дружком принесенного, к себе забрала, а у нее самой молоко-то еще на губах не обсохло. А в других местах и не бывало никогда, – и она захихикала, довольная своей шуткой.
«Кас вернулся не один».
«Вижу, ты не горишь желанием меня отсюда вытащить».
И как он не подумал что может случиться с беременной женщиной, чей срок близок, от пережитого стресса? А Кас подумал – и пошел, как дурацкий рыцарь, спасать свою беременную принцессу в логово не огнедышащих, но весьма злобных «драконов».
– Мне нужно поговорить с Магдой, – сказал Дин, и от его тона Шейла затихла и уставилась на Дина так, словно у него выросла вторая голова.
– А зачем? Да она это, больше некому!
– Ты обсуждаешь мои приказы?
От кислого выражения лица Шейлы могла бы свернуться бутылка молока.
– Нет.
– Вот и отлично. Иди… пока у тебя еще что-нибудь не украли.
И Шейла опрометью, насколько позволяли короткие толстые ноги, бросилась к складской палатке.
***
Когда безнаказанность притупила остальные чувства, а жажда наживы заглушила инстинкт самосохранения, по всему миру стали возникать, как опарыши на смердящем трупе, секты различного толка. Проповедники, уповающие на волю божью, обирая граждан, не гнушались использовать методы, за которые Бог – существуй он на самом деле – должен был испепелить их.
Пышным цветом расцветали предрассудки, вскрывались как гнойные раны застарелые личные распри – а новоявленные пророки, в которых святости было не больше чем в засохшем дерьме, все неистовствовали, подталкивая людей к пропасти безумия и религиозного фанатизма.
Магда – Магдалина – была католической монахиней, появившейся в Читакуа четыре года назад, на заре его основания, и сразу завоевавшая уважение не фальшивой набожностью и необычайной красотой. Ей одной из первых выделили дом – на окраине лагеря, подальше от шума, где в одной из двух имеющихся комнат Магдалена устроила часовню. Привозимые из рейдов иконы, снятые со стен разграбленных домов и церквей, она аккуратно расставила на столах по периметру комнаты, отгородив ширмой каждую, чтобы дать молящимся иллюзию уединения.
Помимо поддержания морального духа людей существование часовни имело и чисто практическое значение – там освящалась вода, которую они пили.
И сейчас Дин сидел на чисто выметенной кухне, положив локти на выскобленный стол, и смотрел в темные глаза женщины, которая – в этом он готов был поклясться – не пошла бы на воровство даже ради спасения собственной жизни.
– Ты не приняла необходимых мер безопасности.
Магда, достающая с полки хрупкие фарфоровые чашки, не обернулась, только ее спина, обтянутая черной тканью блузы, напряглась.
– На ребенке не было следов укусов и, когда он родился, мать еще не заразили.
– Ты знаешь об этом только со слов Каса?
По комнате расплылся приятный аромат черного чая, когда Магда разлила по чашкам кипяток из стоящего на плите узорчатого жестяного чайника. Магда перебросила на грудь туго заплетенную медную косу и посмотрела на Дина.
– Он был единственным свидетелем. Молли Пирс уже ничего не сможет нам рассказать, отныне она беседует лишь с Богом.
В голосе ее слышался упрек, но выражение лица оставалось бесстрастным. Магда придвинула одну из чашек, над которой вился белый парок, к Дину, и села напротив него – подбородок приподнят, руки с коротко остриженными ногтями сложены на коленях, как у примерной школьницы.
– Можем ли мы ему верить?
– Его разум затуманен алкоголем, а чувства притуплены, но он не лжец. И никогда им не был, если я сколько-нибудь понимаю в людях.
Дин отпил из чашки, чтобы скрыть неловкость – Магда, посторонний человек, защищала его друга, в то время как Дин обвинял его. Восстанавливать добрые отношения было некогда и Дин обратился мыслями к новой проблеме.
– Где ребенок?
– Она спит.
– Если ты планируешь оставить ее у себя… Я не потерплю воровства. Я знаю что это сделала не ты, поэтому просто скажи – кто.
Магда сдвинула брови и отставила чашку, из которой не сделала ни глотка. Сощурила широко расставленные глаза.
– Ты накажешь этого человека.
Это не было вопросом, но Дин ответил.
– Да. Покрывать преступников – великий грех, тебе ли не знать.
Магда поджала губы.
– Обещай, что ничего ему не сделаешь.
– Ты решила со мной торговаться? – Дин подался вперед, с неудовольствием отметив что Магда не сделала попытки отстраниться. Задел рукавом свитера рукой чашку – и та упала, с жалобным звоном ударившись о пол, и разлетелась на куски.
– Я приберу.
Двумя короткими словами Магда дала понять: его помощь не требуется и в этом доме он – нежеланный гость.
– Это ведь Клайв тебе помог?
Магда, сметавшая осколки из угла комнаты на середину, обернулась и оперлась на щетку, бесстрашно глядя Дину в глаза. Пластиковый совок она держала как щит. Судя по ее реакции догадка оказалась правдивой – кто еще, кроме младшего Льюиса и его матери, имел круглосуточный доступ на склад.
– Его ты тоже отправишь за ограду?
Дин покачал головой.
– Я тебе верю, – просто сказала Магда.
***
Занавески с выцветшим, неразличимым уже рисунком, были задернуты, несмотря на то, что вечер еще только вступал в свои права, крася карминным и алым западный край неба. Кас благополучно пережил шестичасовое сидение в клетке и вернулся домой.
Дверной косяк был исчеркан, тонкая вязь латинских слов светлой полосой вилась на темном дереве – защита от мелкой нечисти, которой порой удавалось проникнуть на территорию лагеря: латать прорехи в колючей проволоке не успевали.
Дин вошел без стука – дверь Кас давно убрал за ненадобностью: его дом, в лучших традициях хиппи, был открыт всем желающим в любое время дня и ночи. Будь у Дина выбор – он не зашел бы сюда ни разу за четыре года.
Густой, застоявшийся запах мускуса и сандала, и духота месяцами непроветриваемого помещения показались удушающими после свежести улицы, и Дин невольно поморщился. Пол, покрытый вытертым ковром, скрадывал тихие шаги и появление Дина стало сюрпризом для находившихся в комнате.
Кас грустил. В этом ему помогали пара девиц и початая бутылка абсента, стоящая на тумбе около расправленной кровати.
Одна из девиц завозилась и толкнула Каса кулаком в бок, обращая его внимание на посетителя, вторая – Лейси-Дейзи – продолжала лениво вырисовывать пальцем узоры на обнаженной груди Каса и на вошедшего не взглянула.
– Я пришел забрать куртку. И поговорить.
Кас поднял голову с подушки – расфокусированный взгляд и ленивая плавность его движений подсказали что расслаблялся он с помощью наркотиков.
– Встретимся позже, девушки, – он приподнялся на локте, спихнув с себя обиженно пискнувшую что-то невнятное Лейси-Дейзи. Одарил ее подругу развязной, похотливой ухмылкой – кривоватой и оттого ненатуральной, и шлепнул по заднице. Судя по тому как предугадывала девица действия Каса, она была в «святилище любви» частой гостьей.
Девицы, похватав с пола предметы одежды – вчерашняя девственница, не стесняясь, натягивала майку, не отворачиваясь от Дина – ушли, а Дин все медлил, подбирая слова для предстоящей беседы.
Кас развалился на кровати, заложив руки за голову и вытянувшись во весь рост. Подтянул к себе бутылку и сделал длинный глоток из горлышка.
– Не откажешься от порции радости? – он помахал бутылкой, расплескивая абсент на пол, которому ничто уже не могло повредить.
– Кобелина, – сухо сказал Дин, оглядывая комнату. Заставленный свечами и благовониями сундук казался хлипким на вид, а стульев Кас не держал.
– С каких пор ты записался в блюстители нравственности?
– С тех пор как понял, что ты загонишь себя в могилу, если не прекратишь.
Дин сел в изножье кровати, отметив что Кас сразу отодвинулся, чтобы освободить место и напрягся – едва заметно, но ощутимо, как побитая собака рядом с недобрым хозяином. Приглашающе похлопал по разобранной постели.
– Ложись. Или ты не можешь не показать, насколько крут и выше всякого дерьма, вроде меня?
От Каса травянисто пахло абсентом и сладковато – конопляным дымом и от этой смеси у Дина слегка закружилась голова. Кас, не дождавшись ответа, сделал еще один глоток и поставил бутылку под кровать.
– Я брошу, – сказал он неубедительно – ребенок, клянущейся маме что не станет больше лазить в буфет за песочным печеньем.
– Конечно.
Он утверждал, что бросает, раз десять. После этого Дин перестал считать, ни в грош не ставя пустые обещания. Как цирковой пони, бегающий по манежному кругу, Кас возвращался в исходную точку – и все повторялось сначала.
– Ты пришел поговорить о девочке, – блестящие в полутьме глаза Каса выглядели демонически: черными как антрацитовый скол.
– Почему ты не рассказал мне о ней?
– Решил что это неважно. Забыл. Не захотел говорить. Выбирай любой вариант.
Кас снова потянулся к бутылке, однако Дин перехватил его руку и надавил на основание ладони, принуждая смотреть на него.
– Я приказал не выдавать сгущенное молоко до особого распоряжения и собрать все уже выданные банки.
Кас повел плечами, прекратив попытки вырваться, и отпихнул в сторону сбившееся в ком одеяло. Дин кожей чувствовал повисшее в воздухе напряжение – едкое как дым.
– Если ты явишься во вменяемом состоянии – я возьму тебя в следующий рейд. Через три дня.
– Брось, – Кас подпер щеку кулаком, словно разговор был ему неимоверно скучен. – Мы оба знаем что ты прикончил Молли Пирс вернее, чем это сделали бы кроты. И то, что ты умасливаешь меня во имя мифического комплекса вины… Мы же взрослые. Люди, – он горько хмыкнул, осознав иронию последнего утверждения и опустил голову на подушку.
Дин многое спускал Касу – и бесконечные пьянки, и оргии, и выворачивающую душу откровенность, и такие ответы: не верные, но правильные. Будь на месте Каса любой другой – валяться бы ему с переломанной челюстью. Однако умение говорить неприглядную правду в лицо было ценнее способности нести благостную ложь, которую хочется услышать.
– Так мне ждать тебя?
– Может быть, – Кас смотрел на Дина – и мимо него. – Кстати вспомнил лекцию о последствиях, которую ты читал мне четыре года назад. – Он изобразил глубокую задумчивость. – Не боишься что Риса или Джейн принесут тебе подарочек в подоле?
Дину захотелось разбить ему лицо, выбить пару зубов, чтобы захлебывался кровавой слюной и просил – умолял – отпустить. Трясти, пока не вытрясет всю душу, чтобы чертов недоангел осознал что он калечит жизнь не только себе. Дин сплюнул, прицельно, стараясь попасть в трубку кальяна и с мстительным удовольствием пнул бутылку абсента.
На прощанье врезал кулаком по хлипкому дверному косяку: занавески из бусин забренчали почти жалобно, когда он выскочил из комнаты.
Тогда.
Свет единственного фонаря, горящего перед ярко освещенным шумным баром, лишь слегка рассеивал густую чернильную тьму.
Пьяные выкрики до этой, стоящей в отдалении скамейки, доносились приглушенно, как через ватное одеяло. Притихший Кастиэль сидел чуть сгорбив плечи и опустив голову, и внимательно изучал изукрашенный причудливыми ветвистыми трещинами серый асфальт.
Дин уселся рядом, не глядя пихнул Кастиэлю данный местной добросердечной поварихой пакет со льдом, и растер онемевшие от холода ладони.
– И какого черта ты полез в драку?
– Этой женщине нужна была помощь, – Кастиэль прижал к носу пакет и поморщился, когда тот коснулся свежих рубцов. Кулак «Рыбы» – или это был угол стола? – рассек к тому же верхнюю губу и та наливалась нездоровой краснотой. Завтра Кастиэль едва ли сможет есть.
– Наклонись вперед, а то кровью захлебнешься, – буркнул Дин. – «Эта женщина» могла украсть бумажник у клиента. А тебе в следующий раз нарисуют ножом вторую улыбку – на шее, если станешь лезть на рожон.
– Но он ведь все равно заплатил бы ей? – во взгляде Кастиэля плескалось искреннее недоумение. Дин мысленно усмехнулся – в вопросах быта Кастиэль пока разбирался из рук вон плохо, однако о некоторых неприглядных сторонах человеческой жизни, о которых не принято упоминать в приличной компании, осведомлен был прекрасно.
– Может да, а может и нет. Это не отменяет того что твой зареванный ангелочек – дешевая шлюшка, раздвигающая ноги перед всяким, кто попросит.
– Господь заповедал нам не судить людей, – строго сказал Кастиэль, послушно выполняя то, что велено. Фраза про «ангелочка» его задела – эмоции Кастиэль проявлять научился, а скрывать их – нет.
– И где твой хренов Бог, когда он так нужен? Куда съебались ангелы, едва запахло жареным?
Дин отмахнулся от открывшего рот для возражений Кастиэля и поднялся.
– Радуйся что тебе нос не сломали.
Кастиэль молча стер кровавую юшку, успевшую запятнать рот и подбородок, и делавшую его похожим на вампира. Принял неуклюжие извинения.
Дин подул на окоченевшие и не желающие отогреваться пальцы и сказал:
– Если ты хочешь вписаться в компанию, то должен вести себя соответственно.
– Стать похожим на человека? – Кастиэль кивнул. – Пожалуй, я понял. Мне следует найти другую женщину?
Дин выставил руки, в безмолвной просьбе не говорить больше ни слова.
– До того как ты начнешь… осваивать новые горизонты, подумай о последствиях. Ты ведь не бесплоден?
– Я не знаю.
Кастиэль передвинул пакет ниже и прикрыл глаза. Его этот вопрос явно мало заботил. Зато Дин меньше всего желал разбираться с потенциальными двойными проблемами.
– Дети не заводятся в животе как червяки. Не знаю как у вас, на Небесах, а наши женщины не размножаются и почкованием.
– Я знаю, что следует делать, – Кастиэль заметно обиделся на пренебрежительный тон и вся его поза теперь выражала глубочайший внутренний протест против насилия над личностью. Это Сэм так сказал однажды, когда притащил Дину кошмарную восьмисотстраничную книгу по психологии, и стал доказывать что давление, оказываемое старшим братом на младшего, может иметь далеко идущие негативные последствия для обеих. Книгой Дин через пару дней растопил камин в охотничьем домике, где они остановились, выслеживая семейство оборотней, а слова Сэма крепко засели в голове. Впоследствии Дин не раз козырял новоприобретенными знаниями перед учителями, не ожидавшими от безалаберного подростка подобных высказываний.
– Мне тоже его не хватает, – произнес Кастиэль.
Дин разжал непроизвольно стиснутые в кулаки руки – костяшки побелели от напряжения – и выдохнул. Внутри черной дырой разрасталось отчаянье.
– Сэма больше нет. И никогда не будет.
Не было нужды говорить «это моя вина» – они оба это знали.
Теперь.
Легковесная желтоватая пыль забивалась в носоглотку, мешала дышать. После полудня любое открытое место превращалось в раскаленную плиту, жгущую даже сквозь одежду – и находиться на солнцепеке четвертый час подряд было тяжело.
Дин приподнялся на локтях, прикладывая к глазам бинокль.
В траншее, где они лежали, было тесно и неудобно, зато их не видели с дороги, поперек которой стоял, загораживая проезд в город, танк. Пятеро солдат с нашивками морпехов на плечах переговаривались, то и дело прикладываясь к висящим на поясе флягам или утирая пот рукавами плотных – специально для защиты от укусов кротов – курток.
– Не дело это – под прицельным огнем загорать, – сказал сзади Кэйд. Дин отложил бинокль и повернулся к нему. От духоты мысли спутались как змеиный клубок и вытянуть хоть одну конкретную не получалось.
Выветренное и изборожденное морщинами как надгробная плита – трещинами, лицо Кэйда приняло хорошо знакомое упрямое выражение.
– Возвращаться надо, – продолжил развивать он свою мысль, – ничего мы здесь не поймаем сегодня – солдаты не на час встали, мародеров, видимо, стерегут.
Это Дин и сам знал – время горело, как бикфордов шнур, шуршащим песком просачивалось сквозь сомкнутые пальцы – если и удастся сегодня попасть в город, то далеко зайти не получится. Остаться на ночь в городе, полном кротов – тот опыт, которого Дин старательно избегал раньше и не намерен был приобретать в дальнейшем. На окраинах они давно выгребли все, имеющее маломальскую ценность, подчистую.
Узловатой рукой Кэйд ткнул в сторону военных – без бинокля они казались игрушечными фигурками солдат, с какими Дин обожал играть до того как вспыхнула распятая на потолке мама и закончилось детство.
– Они без предупреждения стреляют, Дин, ты ведь и сам знаешь. Нечего здесь попусту задницы парить.
– Мы вернемся тогда, когда я сочту нужным, – холодно перебил Дин. – У нас может быть только один командир, Кэйд.
Кэйд глухо заворчал что-то под нос, однако замолчал и положил руку на приклад автомата. Двое других людей, лежащие рядом с ним, так и не издали ни звука.
Искать другой въезд в город было бессмысленно – пусть там и нет кордонов, но в центре наверняка постреливают, и загнанные в угол кроты сейчас вдвойне опасней. Даже в том маловероятном случае, если отряд не попадется на глаза солдатам, имеющим право стрелять без предупреждения во все, что находится внутри охраняемой зоны, оставшееся время им придется провести, прячась от групп зачистки.
– Зашевелились, – пробормотал Кэйд. Дин снова приложил к глазам бинокль.
Со стороны города, спотыкаясь, бежали люди. Впереди ковылял неуклюжей подпрыгивающей походкой здоровенный чернокожий парень, чьи несуразно длинные руки и ноги делали его похожим на лягушку. Ядовито-зеленая футболка болельщика «Рэд Сокс» усиливала сходство. Тяжелые даже на вид ботинки, порванные на пятках, зато с металлическими оковками на носках, придавали ему вид одновременно комичный и жуткий.
Солдаты тоже заметили гостей. Один из морпехов, смеясь, встал у установленной на станке-треноге шестидесятой «эмки», другой удобно устроился перед танком, а трое других рассредоточились, контролируя оставшиеся направления, на случай если эта атака – только отвлекающий маневр.
Тот, что стоял впереди, и подал сигнал – вскинул винтовку на плечо и прицелился. Глухо хлопнул выстрел. Пуля вошла прямо над выпученным левым глазом и крот, шедший в первом ряду, опрокинулся на спину, суча ногами в стоптанных кроссовках и подергиваясь всем телом. Вскоре он затих.
Второй раз выстрелить солдат не успел – негр-болельщик заревел раненым медведем и рванулся к танку с хорошей спринтерской скоростью. Глухо завыли, застонали, заскулили его сородичи – и вся масса кротов – не меньше двух десятков – бросилась к солдатам. Загоняли беззащитную жертву кроты всегда молча – а на врагов набрасывались, вопя как спятившие банши.
Пулеметчик, суетясь, дернул ленту и принялся поливать огнем толпу. Кроты падали, захлебываясь кровью, задние спотыкались о мертвых передних, тесня еще живых все дальше, к плюющимся смертью черным дулам. Все пятеро солдат вели уже бой – и безнадежно проигрывали.
– Отступаем, – беззвучно сказал Дин. Кэйд немедленно пополз назад, некрасиво вихляя задом, и не спуская глаз с побоища, подробностей которого разглядеть без бинокля не мог.
Дин убедился что все трое уходят к спрятанным в ближнем лесу машинам, к ждущей на опушке колонне, и направился следом. Напоследок посмотрел еще раз в бинокль и вздохнул, подумав об оружии, которое будет безнадежно заляпано кровью кротов.
Слишком поздно солдаты поняли что подпустили врага ближе, чем следовало – с утробным рычанием негр-болельщик прыгнул на пулеметчика и рванул ему горло зубами. По зеленой футболке расползалось кровавое пятно – выстрел в печень практически всегда смертелен для человека, но не для крота. «Болельщик» стащил человека на землю и жадно принялся лакать теплую еще кровь, небрежно удерживая жертву одной рукой.
Один из морпехов попытался спрятаться в танке – его выдернули из люка и разорвали на части прежде, чем он успел закричать.
Дальше Дин смотреть не стал. Бесславный конец доблестных солдат его ничуть не трогал.
Продолжение в комментариях.